Стефано Пода
Человек эпохи Возрождения
Стефано Пода — уникальный режиссер с мировым именем, одновременно выступающий также как автор костюмов, сценограф, хореограф и художник по свету, впервые приехавший к нам из Италии ставить «Тоску» Пуччини, называет Большой театр раем, а Москву — Третьим Римом. Гениальный мастер умело балансирует на грани античности и современного искусства, придумывая свои изящные параллельные миры, наполненные глубоким смыслом, утонченной роскошью, блеском ар-деко и рафинированным символизмом. И не скрывает своего восторга от столицы России.
—
—
Стефано, прежде всего, хотелось бы поблагодарить Вас за любезное согласие дать интервью нашим читателям, среди которых немало подлинных ценителей классического искусства, и от всей души поздравить Вас с премьерой в главном театре России. Вы здесь впервые. Как Вам страна?
Большое спасибо, мне очень приятно. У Вас красивый журнал. И я впечатлен Москвой. К сожалению, из-за чрезвычайной занятости, у меня совершенно не было возможности познакомиться с Вашей страной поближе, но, за время своей работы в столице, мне стало понятно — Россия сейчас на подъеме и она растет все выше и выше, а вот Италия, наоборот, опускается… Причем по многим показателям, в целом.
— Премьера поставленной Вами «Тоски» состоялась на Новой сцене ГАБТ России 21 апреля — в день рождения Рима. Удивительное совпадение и блистательный спектакль! Почему именно эта опера, действие которой происходит в Вечном городе?
Это был выбор театра. Еще шла речь о «Фаусте», но в итоге пока была предложена только «Тоска». Поскольку мы заговорили о Риме, первое, что мне приходит в голову — это Третий Рим. Москва — это Третий Рим. Благодаря коллективу Большого театра, я построил свой собственный Рим — современное представление Рима с тем видением Ватикана, который объединяет в себе все «прекрасное бесполезное» — прекрасное, но не имеющее практического применения.
Большое спасибо, мне очень приятно. У Вас красивый журнал. И я впечатлен Москвой. К сожалению, из-за чрезвычайной занятости, у меня совершенно не было возможности познакомиться с Вашей страной поближе, но, за время своей работы в столице, мне стало понятно — Россия сейчас на подъеме и она растет все выше и выше, а вот Италия, наоборот, опускается… Причем по многим показателям, в целом.
— Премьера поставленной Вами «Тоски» состоялась на Новой сцене ГАБТ России 21 апреля — в день рождения Рима. Удивительное совпадение и блистательный спектакль! Почему именно эта опера, действие которой происходит в Вечном городе?
Это был выбор театра. Еще шла речь о «Фаусте», но в итоге пока была предложена только «Тоска». Поскольку мы заговорили о Риме, первое, что мне приходит в голову — это Третий Рим. Москва — это Третий Рим. Благодаря коллективу Большого театра, я построил свой собственный Рим — современное представление Рима с тем видением Ватикана, который объединяет в себе все «прекрасное бесполезное» — прекрасное, но не имеющее практического применения.
— Как раз о Ватикане: Ваши работы полны церковной атрибутики, четко прослеживается религиозная составляющая. В российском спектакле это особенно ярко выражено. Почему? Вам казалось такое может быть сродни российскому восприятию, сформированному на глубоких исторических корнях веры, с новой силой возрожденной за последние годы?
Я бы сказал, что это больше мистическая направленность. Большой — это однозначно мистический, таинственный театр. Люди, которые здесь работают, обладают сильной этической составляющей и серьезной мотивацией в своем деле. Они видят себя в глубокой связи с театром и традициями — это и есть определение искусства! Искусство процветает только тогда, когда у людей, делающих его, служащих ему, имеется такая глубокая этическая составляющая.
— А огромный колокол над сценой — дань России? Русский символ, царь-колокол?
Колокол имеет много значений. Его появление невозможно трактовать однозначно. К тому же, к концу спектакля мы его переворачиваем, чтобы придать разные смысловые оттенки. Точно так же многогранен образ крыла римского Замка Святого Ангела, символизирующего свободу и смелость главной героини — ее независимый дух, стремящийся выйти за пределы очерченных жизнью линий.
Я бы сказал, что это больше мистическая направленность. Большой — это однозначно мистический, таинственный театр. Люди, которые здесь работают, обладают сильной этической составляющей и серьезной мотивацией в своем деле. Они видят себя в глубокой связи с театром и традициями — это и есть определение искусства! Искусство процветает только тогда, когда у людей, делающих его, служащих ему, имеется такая глубокая этическая составляющая.
— А огромный колокол над сценой — дань России? Русский символ, царь-колокол?
Колокол имеет много значений. Его появление невозможно трактовать однозначно. К тому же, к концу спектакля мы его переворачиваем, чтобы придать разные смысловые оттенки. Точно так же многогранен образ крыла римского Замка Святого Ангела, символизирующего свободу и смелость главной героини — ее независимый дух, стремящийся выйти за пределы очерченных жизнью линий.
С детства изучал живопись, ваяние, портновское дело — я сам создаю лекала. Мой мир — итальянское, я бы сказал, «бутиковое» искусство — эксклюзивное, избирательное, очень личное и индивидуальное.
— Вопрос, который Вам задают чаще всего, но без него никак не обойтись. Вы избрали довольно сложный путь — режиссера-постановщика, одновременно являющегося автором костюмов, сценографом, хореографом и художником по свету. Почему, для чего такая универсальность?
Это вовсе не выбор. Я начал рисовать еще совсем крохотным ребенком, как только стал разговаривать. Мне сложно было общаться с людьми, а работа с оперой помогла преодолеть проблему коммуникации с окружающим миром. Я начал жить рисуя и нарисовал все свое существование. Этот вопрос, который мне чаще всего задают, удивляет — ведь мы же не спрашиваем писателя, сам ли он написал всю книгу, или художника — его ли кисти принадлежат все элементы, изображенные на картине. Настоящий художник, творец, выражает себя в каждой детали.
— Но это крайне редко для музыкального театра…
Думаю, я такой единственный!
— Безусловно. Вас можно назвать кутюрье в опере.
Да, вот это определение мне нравится. Ведь оно применительно не только в плане костюмов — ко всему, что я делаю, к каждой составляющей. Этот концепт, о котором мы сейчас говорим, очень итальянский, он идет от эпохи Возрождения. Когда в Италии праздновали «Год Леонардо» мне задали похожий вопрос в телеинтервью не потому, что меня сравнили с Леонардо, а из-за того, что именно он представляет этот многогранный концепт эпохи Возрождения в своих работах.
Меня спрашивают — почему? Но для меня это само собой разумеющееся! Будучи ребенком, когда я слушал оперную музыку, даже не подозревал, что разные люди создают один спектакль — в моем представлении это должен был делать один человек.
Это вовсе не выбор. Я начал рисовать еще совсем крохотным ребенком, как только стал разговаривать. Мне сложно было общаться с людьми, а работа с оперой помогла преодолеть проблему коммуникации с окружающим миром. Я начал жить рисуя и нарисовал все свое существование. Этот вопрос, который мне чаще всего задают, удивляет — ведь мы же не спрашиваем писателя, сам ли он написал всю книгу, или художника — его ли кисти принадлежат все элементы, изображенные на картине. Настоящий художник, творец, выражает себя в каждой детали.
— Но это крайне редко для музыкального театра…
Думаю, я такой единственный!
— Безусловно. Вас можно назвать кутюрье в опере.
Да, вот это определение мне нравится. Ведь оно применительно не только в плане костюмов — ко всему, что я делаю, к каждой составляющей. Этот концепт, о котором мы сейчас говорим, очень итальянский, он идет от эпохи Возрождения. Когда в Италии праздновали «Год Леонардо» мне задали похожий вопрос в телеинтервью не потому, что меня сравнили с Леонардо, а из-за того, что именно он представляет этот многогранный концепт эпохи Возрождения в своих работах.
Меня спрашивают — почему? Но для меня это само собой разумеющееся! Будучи ребенком, когда я слушал оперную музыку, даже не подозревал, что разные люди создают один спектакль — в моем представлении это должен был делать один человек.
Мне не нравится, когда говорят, что я — режиссер, также занимающийся светом и костюмами. Не также! Для меня это неразрывные, единые составляющие одного целого. Я не знаю, как работают другие. У меня свой стиль!
Для меня совершенно немыслимая вещь — доверить создание части того мира, который рождается в моем воображении, кому-то другому. Потому что это — мой мир! И его делаю я! Моя работа — не попытка произвести что-то историческое или, наоборот, современное — это мое абстрактное видение, я заново открываю и изобретаю. Прошу прощения за несколько некорректное сравнение: поручить часть работы другому — все равно, что попросить кого-то прожевать для тебя часть твоей еды на тарелке. Ни в коем случае не утверждаю, что театр должен быть точно таким, каким вижу его я — просто это то, что делается именно мной, чему посвящена вся моя жизнь.
С детства изучал живопись, ваяние, портновское дело — я сам создаю лекала. Мой мир — итальянское, я бы сказал, «бутиковое» искусство — эксклюзивное, избирательное, очень личное и индивидуальное. Язык вокала в опере противоположен обычной прозе речи — он уводит в совсем иной мир. Мне не хотелось бы прийти в театр и увидеть там продукт массовой культуры, ежедневно изливающийся на нас с экранов ТВ или кино. Тогда я лучше останусь дома и буду смотреть Netflix. В театре меня привлекает ощущение музея или храма. Театр — это, пожалуй, сейчас одно из немногих сохранившихся мест, призванных заново открыть нас самих, где мы все ещё можем оставаться с самими собой наедине. Ведь сейчас кругом сплошные гаджеты. У нас почти не осталось моментов интимности.
Для меня совершенно немыслимая вещь — доверить создание части того мира, который рождается в моем воображении, кому-то другому. Потому что это — мой мир! И его делаю я! Моя работа — не попытка произвести что-то историческое или, наоборот, современное — это мое абстрактное видение, я заново открываю и изобретаю. Прошу прощения за несколько некорректное сравнение: поручить часть работы другому — все равно, что попросить кого-то прожевать для тебя часть твоей еды на тарелке. Ни в коем случае не утверждаю, что театр должен быть точно таким, каким вижу его я — просто это то, что делается именно мной, чему посвящена вся моя жизнь.
С детства изучал живопись, ваяние, портновское дело — я сам создаю лекала. Мой мир — итальянское, я бы сказал, «бутиковое» искусство — эксклюзивное, избирательное, очень личное и индивидуальное. Язык вокала в опере противоположен обычной прозе речи — он уводит в совсем иной мир. Мне не хотелось бы прийти в театр и увидеть там продукт массовой культуры, ежедневно изливающийся на нас с экранов ТВ или кино. Тогда я лучше останусь дома и буду смотреть Netflix. В театре меня привлекает ощущение музея или храма. Театр — это, пожалуй, сейчас одно из немногих сохранившихся мест, призванных заново открыть нас самих, где мы все ещё можем оставаться с самими собой наедине. Ведь сейчас кругом сплошные гаджеты. У нас почти не осталось моментов интимности.
В Италии такого сейчас уже нет не только в театре — утрачен сам дух уникальных ремёсел, искусство человеческих рук, то мастерство, которое оттачивалось до совершенства веками.
Моя боль — исчезновение этого мира.
Моя боль — исчезновение этого мира.
— Насколько близок Вам язык Терпсихоры? Не хотелось бы поставить балет в России — многовековом царстве танца?
Я поставил довольно много балетов. Более того, танец мне нравится больше. В «Фаусте», к примеру, у меня много современной хореографии. В новой «Тоске» такого нет, как в «Фаусте» или «Турандот», но разве все эти движущиеся элементы, персонажи, не создают в спектакле хореографическую магию?
Для меня важно присутствие всех муз на сцене. Опера позволяет собрать воедино незримые нити всех видов искусств. Мы — жертвы общества, считающего себя развитым, жертвы технологизации и специализаций. В школе мы постигаем предметы по отдельности, но только с возрастом начинаем понимать, что все взаимосвязано. Задача театра — возродить гуманизм, служивший оплотом Ренессанса. Театр сегодня — бастион, крепость-хранительница. Здесь можно позволить себе и мысль, и полет фантазии.
— Расскажите, пожалуйста, о поставленных Вами русских операх. Ровно 4 года назад, 22 апреля 2017 года, в Сеуле шел Ваш «Борис Годунов» — глубоко впечатляющий спектакль.
У меня была мечта сделать «Бориса Годунова». Когда я работал над «Фаустом», российский бас Ильдар Абдразаков поделился со мной своим видением образа Бориса — он ему очень нравился, и буквально заинтриговал меня, пробудив огромный интерес. Совет изучить такой сложнейший характер и поработать над воплощением центрального персонажа исторической русской драмы, стал тем самым зерном, которое со временем, набравшись сил, переросло в постановку в Корейской национальной опере. До этого мне пока не приходилось ставить оперы на незнакомых мне языках и тут очень помогла Ирина Соболева — ведущий концертмейстер Мариинского театра, правая рука маэстро Валерия Гергиева, великий организатор и коуч. Она провела великолепную подготовительную работу.
Я поставил довольно много балетов. Более того, танец мне нравится больше. В «Фаусте», к примеру, у меня много современной хореографии. В новой «Тоске» такого нет, как в «Фаусте» или «Турандот», но разве все эти движущиеся элементы, персонажи, не создают в спектакле хореографическую магию?
Для меня важно присутствие всех муз на сцене. Опера позволяет собрать воедино незримые нити всех видов искусств. Мы — жертвы общества, считающего себя развитым, жертвы технологизации и специализаций. В школе мы постигаем предметы по отдельности, но только с возрастом начинаем понимать, что все взаимосвязано. Задача театра — возродить гуманизм, служивший оплотом Ренессанса. Театр сегодня — бастион, крепость-хранительница. Здесь можно позволить себе и мысль, и полет фантазии.
— Расскажите, пожалуйста, о поставленных Вами русских операх. Ровно 4 года назад, 22 апреля 2017 года, в Сеуле шел Ваш «Борис Годунов» — глубоко впечатляющий спектакль.
У меня была мечта сделать «Бориса Годунова». Когда я работал над «Фаустом», российский бас Ильдар Абдразаков поделился со мной своим видением образа Бориса — он ему очень нравился, и буквально заинтриговал меня, пробудив огромный интерес. Совет изучить такой сложнейший характер и поработать над воплощением центрального персонажа исторической русской драмы, стал тем самым зерном, которое со временем, набравшись сил, переросло в постановку в Корейской национальной опере. До этого мне пока не приходилось ставить оперы на незнакомых мне языках и тут очень помогла Ирина Соболева — ведущий концертмейстер Мариинского театра, правая рука маэстро Валерия Гергиева, великий организатор и коуч. Она провела великолепную подготовительную работу.
— А как Вы выбрали исполнителя на роль Бориса? Чем руководствовались?
Мы специально искали того, кто идеально бы подходил для этой ключевой партии и мне очень понравился Михаил Казаков из Большого театра.
— Вы действительно нашли лучшего, блистающего в этой партии уже почти 20 лет, с 26‑летнего возраста. Моложе на год за всю историю был только Шаляпин, когда впервые исполнил партию Бориса в 25‑летнем возрасте.
О, я обожаю Михаила! Очень понравилось с ним работать. Это настоящий артист! Не просто великолепный певец — артист с большой буквы.
— Для роли Бориса артистические данные превыше всего.
Согласен с Вами. В «Тоске» тоже важен драматический талант. У Вас в России много прекрасных оперных артистов — они целеустремлённые, готовы много работать, не капризны — просто мечта!
— А как корейская публика восприняла «Бориса»? Сложнейшая русская опера…
Им очень понравилось.
— Хотя корейская культура весьма далека от русской — многие там практически незнакомы с перипетиями нашей истории.
Именно поэтому я старался найти те пути, которые были бы понятны зрителю в Сеуле. Пытался лучшим образом донести суть, раскрыть глубину, истоки происходящего на сцене. Для чего и выбрал полную версию оперы с польскими сценами.
Мы специально искали того, кто идеально бы подходил для этой ключевой партии и мне очень понравился Михаил Казаков из Большого театра.
— Вы действительно нашли лучшего, блистающего в этой партии уже почти 20 лет, с 26‑летнего возраста. Моложе на год за всю историю был только Шаляпин, когда впервые исполнил партию Бориса в 25‑летнем возрасте.
О, я обожаю Михаила! Очень понравилось с ним работать. Это настоящий артист! Не просто великолепный певец — артист с большой буквы.
— Для роли Бориса артистические данные превыше всего.
Согласен с Вами. В «Тоске» тоже важен драматический талант. У Вас в России много прекрасных оперных артистов — они целеустремлённые, готовы много работать, не капризны — просто мечта!
— А как корейская публика восприняла «Бориса»? Сложнейшая русская опера…
Им очень понравилось.
— Хотя корейская культура весьма далека от русской — многие там практически незнакомы с перипетиями нашей истории.
Именно поэтому я старался найти те пути, которые были бы понятны зрителю в Сеуле. Пытался лучшим образом донести суть, раскрыть глубину, истоки происходящего на сцене. Для чего и выбрал полную версию оперы с польскими сценами.
Мне многое близко в России, но больше всего хотелось бы выучить русский язык. Привезти с собой хотя бы частичку его музыкальности и стиля. Обожаю звучание русского языка!
Так, как льётся оно в «Борисе Годунове».
Так, как льётся оно в «Борисе Годунове».
— Великолепно! Вы практически выступили послом русской культуры. Обычно, польские сцены, к сожалению, исчезают из западных постановок «Бориса Годунова».
Это преступление! Очень неправильно! Ведь чтобы понять драматургию произведения, необходимо постичь контраст двух миров-католицизма и православия. Моя задача — показать противостояние, когда оно лежит в основе произведения. Как и в «Тоске», надо показать столкновение двух миров — старого и нового: королевы Марии-Каролины — сестры Марии-Антуанетты и Наполеона. Мир, который сопротивляется, и мир, приходящий ему на смену.
Возможно, кто-то из современных режиссёров мог бы обыграть это как приход постковидного мира на смену жизни до пандемии COVID‑19. Но для такого пока не нужно идти в театр — достаточно выйти на улицу и посмотреть, что там происходит (смеётся).
— Удалось ли Вам найти в России источники вдохновения, которые хотелось бы использовать в своих будущих постановках?
К сожалению, мне практически ничего не удалось увидеть здесь из достопримечательностей за 6 недель интенсивной работы над «Тоской». Даже на покупку сувениров не было времени. Зато я увидел отношение людей к своей работе — для этого даже не нужно понимать их язык. Безграничная преданность делу! Удивительные портные, создававшие костюмы для гастролей русского балета. Они не просто мастерицы, виртуозно владеющие иголкой и техникой шитья — они подлинные хранительницы культуры, истории русского балета.
Это преступление! Очень неправильно! Ведь чтобы понять драматургию произведения, необходимо постичь контраст двух миров-католицизма и православия. Моя задача — показать противостояние, когда оно лежит в основе произведения. Как и в «Тоске», надо показать столкновение двух миров — старого и нового: королевы Марии-Каролины — сестры Марии-Антуанетты и Наполеона. Мир, который сопротивляется, и мир, приходящий ему на смену.
Возможно, кто-то из современных режиссёров мог бы обыграть это как приход постковидного мира на смену жизни до пандемии COVID‑19. Но для такого пока не нужно идти в театр — достаточно выйти на улицу и посмотреть, что там происходит (смеётся).
— Удалось ли Вам найти в России источники вдохновения, которые хотелось бы использовать в своих будущих постановках?
К сожалению, мне практически ничего не удалось увидеть здесь из достопримечательностей за 6 недель интенсивной работы над «Тоской». Даже на покупку сувениров не было времени. Зато я увидел отношение людей к своей работе — для этого даже не нужно понимать их язык. Безграничная преданность делу! Удивительные портные, создававшие костюмы для гастролей русского балета. Они не просто мастерицы, виртуозно владеющие иголкой и техникой шитья — они подлинные хранительницы культуры, истории русского балета.
— В Большом работают уникальные мастера по костюмам — это часть сокровищницы нашей культуры.
Не только Вашей — мировой культуры. Они — лучшие в мире! И опыт работы с ними был настоящим подарком судьбы для меня. Как я уже упоминал, для меня важна абсолютная эксклюзивность, «бутиковое» качество и производство. Поэтому увидеть сразу всех нужных редчайших мастеров, собранных в разных цехах под одной крышей, для меня, как художника — предел мечтаний, настоящий рай для работы. Мне иногда хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться в реальности существования всего этого. В Италии такого сейчас уже нет не только в театре — утрачен сам дух уникальных ремёсел, искусство человеческих рук, то мастерство, которое оттачивалось до совершенства веками. Моя боль — исчезновение этого мира. Где сейчас, скажем, бренд Valentino? В Катаре!
Мне сложно, конечно, сказать о всей России, но в Большом театре я нашёл именно то, что мы потеряли в Италии.
В этом контексте мне хотелось бы непременно упомянуть еще об одной ценности, данной мне руководством Большого театра, отнёсшимся с огромным доверием — я получил абсолютный карт-бланш, возможность делать то, что считаю нужным. В других театрах такого нет. Все подчинено веяниям трендов. Сейчас царит модный режиссерский театр и ты должен все осовременить. Драму Тоски неплохо бы представить во время Второй мировой или пандемии COVID‑19.
Не только Вашей — мировой культуры. Они — лучшие в мире! И опыт работы с ними был настоящим подарком судьбы для меня. Как я уже упоминал, для меня важна абсолютная эксклюзивность, «бутиковое» качество и производство. Поэтому увидеть сразу всех нужных редчайших мастеров, собранных в разных цехах под одной крышей, для меня, как художника — предел мечтаний, настоящий рай для работы. Мне иногда хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться в реальности существования всего этого. В Италии такого сейчас уже нет не только в театре — утрачен сам дух уникальных ремёсел, искусство человеческих рук, то мастерство, которое оттачивалось до совершенства веками. Моя боль — исчезновение этого мира. Где сейчас, скажем, бренд Valentino? В Катаре!
Мне сложно, конечно, сказать о всей России, но в Большом театре я нашёл именно то, что мы потеряли в Италии.
В этом контексте мне хотелось бы непременно упомянуть еще об одной ценности, данной мне руководством Большого театра, отнёсшимся с огромным доверием — я получил абсолютный карт-бланш, возможность делать то, что считаю нужным. В других театрах такого нет. Все подчинено веяниям трендов. Сейчас царит модный режиссерский театр и ты должен все осовременить. Драму Тоски неплохо бы представить во время Второй мировой или пандемии COVID‑19.
— Какую ещё русскую оперу Вам хотелось бы поставить?
«Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» Римского-Корсакова — это же такой русский «Парсифаль»! Но мне не хотелось бы ставить русские оперы в России. Ведь получится так, как если бы я взялся учить русских говорить на их родном языке.
— От всей души желаю Вам, чтобы мечты сбылись! Поскорее возвращайтесь в полюбившийся Большой, радуйте нас новыми работами и пусть удача сопутствует во всех начинаниях.
Благодарю Вас. О да, в Большом работать одно удовольствие. Все с такой невероятной любовью относились там к своему делу, что порой даже сами удивлялись.
— Видимо, Вы сумели вдохновить, очаровать и заинтересовать своими волшебными мирами, словно зажгли искру — точно не без этого…
Все очень удачно сложилось — родилась индукция между нами! Даже несмотря на языковые барьеры, которые нередки в моей работе и дома — ведь я наполовину австриец и порой даже не знаю точных названий некоторых столовых приборов или рыб.
— Сразу возник вопрос — появились ли какие-то любимые русские блюда?
Мне очень нравится столовая Большого театра и то, что там можно попробовать. Вкусный борщ со сметаной. Вообще, я привык к такой кухне — ведь я из Южного Тироля, что на севере Италии, а там популярна австрийская кухня, довольно сытная, с использованием тех же продуктов, что и в России. В нашем регионе любят и знаменитое сало, и жирные молочные продукты. Мне многое близко в России, но больше всего хотелось бы выучить русский язык. Привезти с собой хотя бы частичку его музыкальности и стиля. Обожаю звучание русского языка! Так, как льётся оно в «Борисе Годунове». Удивительный тембр литературного, художественного очарования!
«Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» Римского-Корсакова — это же такой русский «Парсифаль»! Но мне не хотелось бы ставить русские оперы в России. Ведь получится так, как если бы я взялся учить русских говорить на их родном языке.
— От всей души желаю Вам, чтобы мечты сбылись! Поскорее возвращайтесь в полюбившийся Большой, радуйте нас новыми работами и пусть удача сопутствует во всех начинаниях.
Благодарю Вас. О да, в Большом работать одно удовольствие. Все с такой невероятной любовью относились там к своему делу, что порой даже сами удивлялись.
— Видимо, Вы сумели вдохновить, очаровать и заинтересовать своими волшебными мирами, словно зажгли искру — точно не без этого…
Все очень удачно сложилось — родилась индукция между нами! Даже несмотря на языковые барьеры, которые нередки в моей работе и дома — ведь я наполовину австриец и порой даже не знаю точных названий некоторых столовых приборов или рыб.
— Сразу возник вопрос — появились ли какие-то любимые русские блюда?
Мне очень нравится столовая Большого театра и то, что там можно попробовать. Вкусный борщ со сметаной. Вообще, я привык к такой кухне — ведь я из Южного Тироля, что на севере Италии, а там популярна австрийская кухня, довольно сытная, с использованием тех же продуктов, что и в России. В нашем регионе любят и знаменитое сало, и жирные молочные продукты. Мне многое близко в России, но больше всего хотелось бы выучить русский язык. Привезти с собой хотя бы частичку его музыкальности и стиля. Обожаю звучание русского языка! Так, как льётся оно в «Борисе Годунове». Удивительный тембр литературного, художественного очарования!
— А мы, живущие в России, в свою очередь, влюблены в музыку итальянского языка, красоту его гармонии, мелодичное обаяние и темперамент.
Итальянский — это подлинный язык чувств. На нем так легко их выражать!
— Теперь Ваши соотечественники будут ещё более заинтригованы Россией. А не могли бы порекомендовать для наших читателей какое-нибудь необычное место в Италии, которое стоило бы посетить?
У моей семьи есть дом на берегу озера Гарда со стороны Венеции. Но если говорить о каком-то приятном удивительном месте в тех краях, то это небольшой городок на западном берегу Гарды — Сало. С его именем связан последний фильм Пьера Паоло Пазолини «Сало, или 120 дней Содома». Но мы говорим о малоизвестном для массового туризма месте, завораживающем своей природной красотой.
— Большое спасибо, Стефано. Позвольте ещё раз выразить свою признательность за рекомендацию, очень интересную беседу и внимание, уделённое читателям Living Italy, несмотря на Вашу чрезвычайную занятость. С нетерпением ждём новых работ и надеемся видеть Вас почаще в России, в том числе и в качестве туриста.
Благодарю Вас, до новых встреч!
Итальянский — это подлинный язык чувств. На нем так легко их выражать!
— Теперь Ваши соотечественники будут ещё более заинтригованы Россией. А не могли бы порекомендовать для наших читателей какое-нибудь необычное место в Италии, которое стоило бы посетить?
У моей семьи есть дом на берегу озера Гарда со стороны Венеции. Но если говорить о каком-то приятном удивительном месте в тех краях, то это небольшой городок на западном берегу Гарды — Сало. С его именем связан последний фильм Пьера Паоло Пазолини «Сало, или 120 дней Содома». Но мы говорим о малоизвестном для массового туризма месте, завораживающем своей природной красотой.
— Большое спасибо, Стефано. Позвольте ещё раз выразить свою признательность за рекомендацию, очень интересную беседу и внимание, уделённое читателям Living Italy, несмотря на Вашу чрезвычайную занятость. С нетерпением ждём новых работ и надеемся видеть Вас почаще в России, в том числе и в качестве туриста.
Благодарю Вас, до новых встреч!
Текст: Марго Акопян